Пятеро погибших, сотни раненых с обеих сторон — итог первых двух недель силового противостояния украинской власти и оппозиции. С каждым днем Виктор Янукович идет на все большие уступки, но конца кризиса пока не видно. Корреспондент «РР» разбирался, правда ли, что главной движущей силой протеста являются «фашиствующие молодчики», как финансируется Майдан, кто может получить главные выгоды от смены власти в стране и возможен ли раскол Украины.
«Как учил нас Степан Бандера…»
Подходя к улице Грушевского, я надеваю армейскую каску. Чуть раньше на уличном развале без предъявления паспорта была куплена украинская сим-карта. Так, не пробыв на Украине и нескольких часов, я нарушил два новых «диктаторских закона»: тянет на серьезный штраф и 15 суток административного ареста. Впрочем, внутренний голос легко убедил меня в неотвратимости безнаказанности. Единственные законы, которые действуют в эти дни в центре Киева, — законы военного времени. Его отсчет начался 19 января.
Именно в этот день на первый план украинского противостояния вышел «Правый сектор» — конгломерат радикальных националистических организаций, которым надоело мирное двухмесячное стояние на Майдане. Их бойцы попытались прорваться по улице Грушевского к зданию Верховной рады и прочертили ту границу, с которой уже вторую неделю весь мир получает картинку горящего Киева. А фразой «Кличко, давай-ка уе…й отсюда», когда тот пытался урезонить толпу, обозначили еще и границу между собой и «системными» лидерами Майдана.
— 19 января все получилось абсолютно спонтанно, — уверяет меня один из лидеров входящей в «Правый сектор» организации «Тризуб имени Степана Бандеры» Андрей Тарасенко. — Люди уже два месяца хотели что-то сделать, а им со сцены Майдана рассказывали сказочки про евроинтеграцию. Да никому это не интересно! И когда 19-го со сцены снова начали кричать: «Банду геть!» — мы и пошли «банду геть». А нам в спину начали кричать, что мы провокаторы. И кто? Те же, кто со сцены скандировал: «Банду геть!» И как их понять?
Про спонтанность — это, все же лукавство. Рядовые бойцы «Правого сектора» не скрывают — мирный характер Майдана их не устраивал, и почва для перехода протеста на другой уровень готовилась давно. Не зря «коктейли Молотова» появились на Грушевского практически сразу после первых столкновений.
Многим в первые дни этой киевской уличной войны показалось, что именно «Правый сектор» становится главной силой на украинской политической сцене. В России и на востоке Украины заговорили о приходе к власти «фашистов» и «бандеровцев» как неизбежном итоге победы оппозиции. Понять, так ли это, можно, лишь разобравшись, что представляет собой «Правый сектор».
По своей сути это — спонтанное объединение мелких, но давно известных на Украине радикальных групп. УНА-УНСО — жупел, которым пугают русских детей уже третий десяток лет. О «Тризубе» заговорили в 2011 году, после взрыва памятника Сталину в Запорожье, хотя до этого он существовал уже 17 лет. Организация «Патриот Украины» была создана еще в 1996 году. Большинство ее лидеров к моменту начала «боевых действий» на Грушевского сидели в СИЗО по разным обвинениям — от попытки взрыва памятника Ленину в Киеве до избиения антифашистов. «Белый молот» — относительно новая группировка, заработавшая общественное признание погромами нелегальных казино и игорных залов.
Вопреки расхожему мнению большинство этих организаций отнюдь не с запада Украины: «Тризуб» зародился в Днепродзержинске Днепропетровской области, «Патриот Украины» — в Харькове, «Белый молот» — в Киеве.
Сколько у «Сектора» бойцов, похоже, не знают даже его лидеры. По разным прикидкам — от 1 до 3 тысяч человек, явно недостаточно, чтобы захватить власть на всей Украине. Другой вопрос, что именно авангард протеста, его наиболее радикальная часть сейчас управляет настроениями на Майдане — а значит, и официальными лидерами протеста.
— «Правый сектор» — это самодостаточная организация с временными лидерами, которые заработали авторитет не в рамках официальной политики, а конкретными действиями в конкретную минуту, а именно на улице Грушевского, — объясняет иерархию Майдана политолог Владимир Грановский. — Это команды националистов и примкнувших к ним гопников из спальных районов, которые раньше гоняли пьяных мужиков и бомжей, а сейчас у них появилась возможность безнаказанно гонять ментов.
Именно под давление настроений Майдана лидеры парламентской оппозиции сначала ужесточили требования к Януковичу: на пятнадцатый план ушло подписание договора с ЕС, на первый выдвинулась отставка президента и досрочные выборы: потом по сути одобрили силовые методы давления на власть; и наконец заговорили о конституционной реформе, ограничивающей полномочия президента, хотя два месяца о ней не вспоминали (каждому оппозиционеру втайне хотелось стать в 2015 году президентом именно с нынешними, почти неограниченными конституционными полномочиями).
— Революция, как учил нас Степан Бандера, — это изменение системы и структуры власти, тотальная замена людей власти. А если просто меняется власть, то это не революция, а смена элиты — и все. Мы хотим настоящей революции, а те, кто стоит на сцене Майдана, — они не хотели этого Майдана, они не хотели баррикад, они не хотели наступления, они не хотели изменения конституции, но им пришлось все это поддержать, — подтверждает «боевик» Андрей Тарасенко. — Не «Правый сектор» заставил их это сделать, а все украинцы.
Неуместная скромность. На самом деле именно «Правый сектор» повлиял на настроения Майдана и радикализировал их. А лидеры Майдана вынуждены были этот радикализм принять.
«Там на Грушевского начинается бойня, чтобы легализовать “Беркут” на Майдане. Мы не для этого стояли тут два месяца! Мы за это время не сделали ни одной ошибки! У нас не так много побед, но нет и поражений», — говорил 19-го со сцены Арсений Яценюк. Но, как выяснилось, Майдану очень нужны были именно победы или по крайней мере стремление к ним. И уже 23-го тот же Яценюк в тот же микрофон с того же места ставил властям 24-часовой ультиматум, иначе — штурм и «Если пуля в лоб, то пуля в лоб!».
Столь стремительная эволюция произошла по одной причине: если еще 1 декабря (когда «Правый сектор» попытался первый раз штурмовать Администрацию президента) основная часть Майдана считала радикалов провокаторами, то 19-го она с ними солидаризировалась. «Мусора! Так им и надо! Они душу за погоны продали!» — кричал один из «толерантных» майдановцев 19-го, когда «Правый сектор» начал забрасывать милицию «коктейлями Молотова».
— Да, на Грушевского очень радикальные ребята. Мы их пытались сдерживать, потому что хотели победить мирно. Мы же идем в Европу, а Европе такие методы не нравятся. Но, знаете, сейчас я думаю: если мы проиграем, я сам уйду в партизаны и буду этих беркутовцев вылавливать и своими руками душить. — Александр, охранник из Полтавы, входит в «отряды самообороны Майдана». Это тыловые части сопротивления, они поддерживают порядок на Майдане, строят баррикады и сами же стоят на них в карауле.
Охранником Александр работает по графику «два через три»: два дня — официальная работа, а три — оборона Майдана. Мы сидим в актовом зале Дома профсоюзов — это место отдыха отрядов самообороны. Он на втором этаже. Штаб «Правого сектора» тремя этажами выше.
— И вас не смущает, что «Правый сектор» называют националистами, фашистами?
— Да какие они фашисты?! Националисты — да, но и я ж тоже националист. Что в этом плохого, что ты за свой народ? Вот у нас в Полтаве есть три хлебозавода. Глава обладминистрации Удовиченко получает государственный заказ на социальный дешевый хлеб. И что он делает? Отдает заказ харьковским заводам, где директор из Партии регионов, и они возят нам из Харькова в Полтаву хлеб. А почему нашим заводам не дали? Будь губернатор националистом, он бы так не сделал, так ведь?
Даже лидеры Майдана открыто признают, что не имеют влияния на «Правый сектор», но заворачивают это признание в красивую обертку, как комендант Майдана от партии «УДАР» Сергей Аверченко:
— Люди сами выходят на улицы, строят баррикады. Не только в Киеве, но и в других городах. И если оппозиция пытается на них как-то влиять не в ту сторону, куда они сами замыслили, они не слушают оппозицию.
— И вас не смущает отсутствие рычагов влияния на активистов?
— Не смущает. Это ж нормально. У нас рождается гражданское общество. Люди сами принимают решения, действуют по своему разумению, организуют акции протеста так, как они сами считают наиболее эффективным.
Впрочем, неподконтрольности «Правого сектора» особо опасаться не стоит, уверяет Владимир Грановский:
— Это бригады «военного времени», которые создаются в ходе столкновений и исчезнут, как только все закончится.
Тогда на сцену, по его мнению, выйдут другие люди — настоящие «акционеры Майдана».
«Акционеры» Майдана. Кому выгодна политическая смерть Януковича
В целом националисты и «фашисты» в качестве главных политических оппонентов — это мечта и самого Януковича, и его окружения. Не зря последние несколько лет в результате тонкой политической игры в большую политику буквально за уши втащили «бандеровца» Тягнибока, «Свобода» которого еще на позапрошлых парламентских выборах довольствовалась 0,12% голосов.
Тягнибок как оппонент во втором туре президентских выборов 2015 года был для Януковича идеальным вариантом. Но тонкая игра на одном фронте провалилась из-за топорной работы на других. К концу 2013 года у Виктора Януковича оказалось столько врагов, что националисты затерялись в их рядах.
С бизнесменом Сергеем Блажевичем мы пьем чай в ресторане одного из самых шикарных отелей Киева. На улице его поджидает блестящая грациозная Infiniti с «блатными» по российским меркам номерами АА 2222. На этой Infiniti Сергей разве что покрышки на полыхающую улицу Грушевского не подвозит. А все остальное, что нужно на благо революции, — пожалуйста.
Сергей — один из активистов «автомайдана». Это такой мобильный отряд оппозиции, который доставляет на Грушевского покрышки и дрова, патрулирует город, сообщая обо всех передвижениях силовиков, пытается оперативно блокировать больницы, если «Беркут» забирает оттуда раненых «революционеров»… Среди автомайдановцев нет маргиналов и «фашиствующих молодчиков» — сплошь средний класс, бизнесмены средней и большой руки.
Свое участие в революции Сергей аргументирует сначала емко: «Замахали уже». Но это не революционный идеализм, а прагматизм чистой воды. Бизнес, в большинстве своем циничный, привык рассуждать в категориях «выгодно — невыгодно». И бóльшая его часть на Украине встала на сторону Майдана, потому что Янукович поломал привычные схемы его отношений с государством — коррупционные схемы, но тут же построил другие, которые бизнес не устраивают:
— Раньше внутри коррупционной системы работала схема, при которой ты понимал, что платишь за преференции себе. Так было при Кучме, при Ющенко. А когда пришел Янукович, ты уже должен был платить не только за преференции, но и за то, чтобы силовики на тебя не наезжали. Но это еще было терпимо. По крайней мере, ты понимал, что, если заплатишь, будет результат. Сейчас о преференциях речь не идет совсем. Ты платишь только за защиту от наездов, но даже если платишь, не можешь быть уверен, что обещанное будет исполнено. Это система стопроцентного кидка, и она оформилась именно за последние года три.
Мелкому бизнесу еще сложнее: его предпочитают просто отбирать. Но самую большую ошибку Виктор Янукович, по мнению многих, совершил, когда повел неправильную игру с украинскими олигархами.
— И Кучма, и Ющенко отношения с олигархами строили ровно, были над схваткой. А Янукович над этой схваткой не остался, он вступил в эту зону больших интересов как один из игроков, — объясняет политолог Владимир Грановский. — Так называемая семья — ближайшие родственники Януковича и несколько наиболее приближенных к нему бизнесменов, — активно включились в процесс большого передела собственности.
За несколько лет сын Януковича Александр стал владельцем целой бизнес-империи, вошел в пятерку самых богатых людей Украины. Мало кому известный до 2009 года харьковский бизнесмен Сергей Курченко стал миллиардером, фактически монополизировав украинский рынок сжатого газа. Люди «семьи» заняли ведущие места в правительстве.
Понятно, что «олигархам со стажем» пришлось потесниться. От передела газового рынка пострадал Дмитрий Фирташ, Ринату Ахметову, давнему и крупнейшему спонсору Партии регионов, пришлось уменьшить свое присутствие в угольной отрасли. Передел собственности коснулся химической и нефтяной отраслей, атомной энергетики. В той или иной мере пострадали, по сути, все «олигархи со стажем» — кроме Фирташа и Ахметова, это и Виктор Пинчук, и Игорь Коломойский, и Александр Ярославский.
Владимир Грановский недавно ввел в обращение термин «акционеры Майдана». Именно крупный украинский капитал наравне с представителями ведущих западных стран он считает главными «теневыми акционерами» протестного движения — теми, кто через Майдан может ставить условия Януковичу и получит наибольшую выгоду от его ухода:
— Олигархам нужна система, при которой они и их собственность были бы защищены. Эти силы могут убедить оппозицию, в том числе и финансово, делать те или иные шаги. И все должны понимать, что главная цель этих демонстраций — это досрочная добровольная отставка Януковича. Если кто-то в окружении Януковича этого не понимает, думает, что он может найти какое-то другое решение, то он ошибается.
Именно протестные настроения бизнеса помогают так долго держаться Майдану.
— Хватит болтать, разгрузить помогите, — прерывает мою беседу с поваром одной из полевых кухонь евромайдана его помощник. Медленно пробираясь через толпу манифестантов, к кухне подъезжает полуторка с продуктами — несколько ящиков с овощами и гречкой разгружаются за пять минут. Все происходит без лишних формальностей: ни накладных, ни чеков. Водитель машет рукой и выдвигается к следующей кухне. На мой вопрос об учете всего этого добра работники кухни только отшучиваются: мол, военная тайна.
Власть и несогласные с протестами называют среди спонсоров европейские и американские фонды, но доказательств пока нет. Сетевые остряки назначили главными спонсорами евромайдана автопроизводителя Lexus и бренд швейцарских часов Ulysse Nardin — их рекламные билборды на Доме профсоюзов в первые дни протестов оказались в объективах всех съемочных групп.
Степан Кубив — депутат Рады, бывший банкир, а сейчас комендант евромайдана, ответственный за материальное обеспечение, — говорит, что в день Майдан обходится в 300–800 тысяч гривен (чтобы получить сумму в рублях, умножайте на четыре). Основные статьи расходов — аренда Дома профсоюзов, где находится «штаб сопротивления» (за остальные захваченные здания оппозиция, понятное дело, не платит), еда и транспорт.
В первые дни, по словам Степана Кубива, Майдан питался в основном продуктами, пожертвованными рядовыми киевлянами, мелкими предпринимателями, спонсорами из регионов. Полноценная система материально-финансового распределения возникла позже.
Так называемые материальные пожертвования — еда, одежда, средства гигиены — это около половины «доходов» Майдана. Еще четверть — это деньги, которые собирают в специальные урны по всей территории лагеря.
На старте, особенно в дни массовых акций, удавалось собирать до 250 тысяч гривен наличными. Потом пожертвования сократились.
Дефицит бюджета покрывается из партийных фондов и помощи бизнеса — кто-то переводит безналом, кто-то приносит наличные.
— Честность и прозрачность — основные черты работы финансовой системы евромайдана, — уверяет комендант и даже приглашает на ежедневный подсчет пожертвований. Он происходит в 8 часов вечера в отдаленном кабинете Дома профсоюзов под вывеской «Прием делегаций». Роскошный дубовый стол, кожаная мебель и сервант с набором рюмок из хрусталя явно диссонируют со студентами, греющимися чаем из пластиковых стаканчиков, и суровой охраной, сносящей в кабинет урны со всего лагеря. Всего их 17. «Инкассаторы» расписываются в ведомости за их доставку и выходят. Контейнеры по очереди вскрывают, высыпают содержимое на стол.
— Ну, здесь тысяч восемьдесят, — на глаз оценивает дневную «выручку» Кубив. И не ошибается.
Купюры сортируют по номиналу, складывают в стопки, которые затем пересчитывают на банковском счетчике. Оказывается 79 812 гривен плюс немного евро и долларов и горка мелочи.
За деньгами в кабинет приходит «казначей». Степан Кубив поясняет, что вся система управления финансами построена на максимальном разделении полномочий: тот, кто собирает деньги, не занимается их подсчетом; тот, кто считает, не участвует в формировании заявок на закупку; те, кто формирует заявку, не заняты в распределении; те, кто распределяет деньги, не участвуют в закупках, а закупщики не работают на складах. На мой вопрос о полевой кухне, принимавшей товар без всяких чеков, Кубив рассказывает, что для учета вполне достаточно телефонного звонка: все ведь держится на честности.
Впрочем, многие бизнесмены предпочитают помогать Майдану напрямую.
— С точки зрения среднего и крупного бизнеса помощь Майдану сегодня даже, наверное, больше, чем в 2004 году, — уверен Сергей Блажевич. — Потому что тогда Майдан стоял всего 16 дней, а сейчас уже третий месяц. Но есть и различия. В 2004 году большая часть финансирования со стороны бизнеса шла в штаб Ющенко. А сейчас крупных вливаний в оппозиционные партии нет, потому что непонятно, кто и куда их будет потом тратить. Помощь идет на низовом уровне, непосредственно Майдану — продуктами, дровами, одеждой…
— Почему такое различие?
— Потому что ситуация совсем другая. В 2004 году бизнес понимал, во что он вкладывается. Он хотел сменить власть, и для этого был легитимный способ: шли президентские выборы, был Ющенко, который полгода вел избирательную кампанию, формировал команду. Сегодня протест вышел стихийным. Легитимного повода для смены власти нет. Ведь Янукович должен сам захотеть отказаться от власти, а в это верят далеко не все. То есть существует четкое понимание, что мы сейчас не на финише, как в 2004 году, а в середине забега. Плюс отсутствие лидера, вокруг которого можно объединиться. Поэтому все сложнее.
Одна голова хорошо, а три — хуже
Отсутствие ярко выраженного лидера — препятствие не только для расширения финансовых ручейков, текущих на Майдан, но и для достижения Майданом максимальных целей. Авторитет троицы Кличко — Яценюк — Тягнибок среди постояльцев площади весьма условен, а кто-то их и вовсе терпеть не может.
Каждый из них не раз был освистан здесь на сцене. Кличко вдобавок получил струей из огнетушителя в лицо от радикалов, когда пытался остановить противостояние на Грушевского. А Яценюку на днях за сценой пытались набить лицо, припоминая неосторожную фразу про «пулю в лоб», на следующий день после которой он пошел не на баррикады, а на очередной раунд переговоров с Януковичем.
— Поверьте, эти пацаны с бóльшим удовольствием провели бы время в Куршавеле, а не на Майдане, — считает Сергей Блажевич. — Они играют по одним правилам с нынешней властью, и им изменения нужны только затем, чтобы занять ее место. То есть менять систему они вообще не хотели бы. Но в эти дни у них есть два варианта — или принять то, что от них требуют люди на Майдане, или совсем уйти с дороги. Будь у протеста реальный лидер, все могло бы измениться еще 1 декабря, когда после разгона Майдана люди первый раз психанули и вышли 500 тысяч. Если бы тогда со сцены дали команду «фас», если бы прозвучало: «Все, урода надо менять», — уверяю тебя, мелкими группами по 20–30 тысяч человек люди взяли бы все структуры власти, и никто бы стрелять не стал. Но такой ответственности на себя никто не взял. Потому что это билет в один конец. Страшно. По-настоящему. А вдруг не получится? Тогда пожизненное. А в тот день ведь многие из Партии регионов и администрации президента струхнули. Многие самолеты на разогреве стояли…
Пониманием того, что перед ним не бойцы, можно объяснить и последнее предложение Януковича оппозиционерам: кресло премьера — Яценюку, кресло вице-премьера — Кличко. Мало кто сомневается: если бы не Майдан за спиной, они бы это предложение приняли.
На решительных лидеров есть запрос и в регионах, куда в последние дни переместился эпицентр противостояния. Показательную сцену я наблюдал в Черкассах у здания районного суда. На следующий день после первого неудачного штурма здания местной администрации там собрались человек триста. Ждали судов над задержанными, но выяснилось, что их не будет. Что дальше делать, не знал никто. Лидеров партий у суда почему-то не оказалось.
— Да все какие-то замоленные уже, и депутаты тоже, — расстраивается один из участников акции. — Нет новых идей. Но и их понять можно: город небольшой, встретят у подъезда вчетвером, объяснят политику партии, и заказывай семья гроб после этого…
Невнятное бормотание одного из активистов «Свободы» никому не нравится, громкоговоритель у него берет человек из толпы:
— Значит так: послезавтра заседание городской рады. Все приходим туда к девяти часам. Устраиваем живой коридор. Как только появляется депутат, кричим. Что кричим? «Ганьба»? Не надо негатива. Давайте «Дитям — волю!». Пусть видят настроение народа. А сейчас не стоим все у одного входа, рассредоточиваемся вокруг здания и скандируем. Пусть судьи слышат.
Народ выходит из спячки:
— Правильно…
— Нам нужен лидер!
— Юра, будь нашим лидером…
Юра, который, как выясняется, и в партии-то никакой не состоит, неожиданно становится во главе толпы. Но потом потихоньку ретируется, отшучиваясь: «Я бизнесмен, а лидерами пусть политики становятся».
Политики в это время где-то проводят консультации по созданию народной рады…
Регионы дают огня
На моих часах 14.35, а стрелки часов на здании Черкасской областной администрации со вчерашнего вечера замерли на 7, а вернее, на 19.00. Это как детектив с убийством: часы на руках жертвы разбиваются, позволяя определить точное время преступления. Так и здесь — сразу ясно, в какое время вечером 24 января в часы попал камень, который их остановил. Это и стало началом решитель-ного штурма администрации, которая к тому времени находилась в осаде уже несколько часов.
Примерно через час здание было захвачено. Итог: десяток разбитых окон, выломанные двери, несколько сожженных диванов и столов, одна девушка в реанимации — кто-то с третьего этажа запустил ей в голову вазон с цветами. Потом подоспел «Беркут» и зачистил площадь. 58 арестованных. Люди пытаются отбить арестованных в областном УВД. Ночью в одном из райотделов милиции гремит взрыв…
Вместо Черкасс в этот рассказ можно было бы поставить название почти любого крупного украинского города. Лишь немного изменив детали и победившую сторону.
Именно областные и районные центры сегодня главный фронт украинского противостояния. На Грушевского установился статус-кво, когда одной из сторон для наступления не хватает сил, а другой — решимости. И на этом фоне именно захват оппозицией администраций в западных и центральных регионах — тот фактор, который может склонить чашу весов в ее сторону. По сути, речь идет о формировании параллельных органов власти, и именно на фоне событий в регионах Янукович пошел на значительные уступки, предложив оппозиции посты в правительстве.
— Власть Народных рад, которые создаются в регионах, больше декларативная, нежели реальная, особенно в центре. Но их создание влияет на настроения и действия властей в Киеве, — подтверждает бывший мэр Черкасс оппозиционер Сергей Одарич.
Волна захватов пошла 23–24 января как раз в тот момент, когда в Киеве начинались переговоры враждующих сторон. Первой пала львовская обладминистрация. «Администрация захвачена. Сала там нет!» — ехидничали люди в соцсетях, обыгрывая фамилию местного губернатора Олега Сало.
Вслед за Львовом в осаду попали администрации Ровно, Тернополя, Ивано-Франковска. Синхронность действий активистов в регионах наводит на мысль о существовании общего плана. Хотя официально никто из лидеров оппозиции это не признает, предпочитая говорить о спонтанном гневе людей.
— Прямого приказа захватывать здания из киевского штаба не было, только требование организовывать как можно более масштабные митинги, — признает один из активистов партии «Свобода» в Черкассах. — Но знаете, ситуация такая, что народ смотрит на другие города, где уже захватили и заставили губернатора подать в отставку, и думает: а мы чего сидим?..
Впрочем, относительно легко власть переходит в руки оппозиции лишь в западных областях. В центре Украины в некоторых регионах администрации переходили из рук в руки несколько раз. В тех же Черкассах штурм повторился и на следующий день. Но и на этот раз был отбит «Беркутом». Местные жители уверены: «Беркут» прислали из Луганска, не рассчитывая на полную лояльность местной милиции.
Днем в городе опять тихо, как будто ничего и не было. Как и в Киеве, все видимое напряжение здесь сосредоточено в одной точке, а остальной город живет вроде бы спокойной жизнью, не замечая «революции». Только ловя обрывки фраз окружающих, можно понять, как глубоко политика въелась в обыденную жизнь украинцев: едва ли не каждый второй разговор — о политике.
На улице стайка тинейджеров: «…мы заказываем пиццу, включаем кино, а потом гулять!..»
В кафе за соседним столиком сурового вида мужики: «…просить помощи …ооновские войска, я другой возможности не вижу…»
В «Макдоналдсе» пара девушек: «…я на него должна работать с понедельника до субботы за 2500 в месяц и еще поздно оставаться? Да мне это надо?..»
Там же те же три минуты спустя: «…и я слышала — судам дали указивку всех сажать на 15 суток…»
В центре города два парня спортивного вида (неужели «титушки»?): «…250 гривен… Если занимался спортом, то милости просим. Мы уже собрали человек двадцать…»
Наконец, в маршрутке Черкассы — Киев: «…что этим надо, я понимаю, а вот Кличко зачем в это ввязался, какая у Кличко цель? Ты мне объясни…»
Дело к полуночи, маршрутка едет по разбитой подмерзшей трассе со скоростью под сто километров. Водитель ведет политические диалоги по мобильному, управляя машиной одной рукой. И в этот момент мне, честно говоря, все равно, какая у Кличко цель. Моя цель — живым добраться до Киева, а то еще останусь навсегда здесь, на обочине трассы, и вини потом эту всеобщую украинскую политизированность…
