195-летию Карла Маркса посвящается. Беседа с Андреем Александровичем Коряковцевым, кандидатом философских наук, членом союза российских писателей и московского клуба афористов, автором книг: «Книги о вкусной и здоровой философии» и «Диалектика Людвига Фейербаха», статей, опубликованных в журналах «Свободная мысль», «Социс», «Урал», «Философия и общество».
Резервуар для соцпротеста
Идет нарастание протестных настроений не только в нашей стране, но и в мире. Многие наши политологи, философы, политики и аналитики предрекают скорую революцию в России. На этом фоне просыпается интерес к Карлу Марксу, оставившему после себя самый мощный социально-экономический анализ. Чем марксизм актуален для нас сегодня?
Не будем путать понятия «смена политического режима» и «социальная революция». Первое, произошедшее в результате массового протеста, не обязательно может приводить ко второму. Чтобы это произошло, необходимы соответствующие исторические предпосылки. Революции не происходят по желанию – об этом говорит марксизм. Поэтому он в данном случае играет роль сдерживающего фактора. Но сдерживающего не сам социальный протест, а его стихийные и деструктивные проявления. В чем состояла роль марксистов в XIX веке? Именно в этом. Я имею в виду полемику первого русского марксиста Плеханова с народовольцами, где он подчеркивал, что индивидуальный террор не есть метод, способный изменить общество. Вспомним еще споры Маркса с Бакуниным, который залез на берлинскую ратушу во время революции 1848 года и объявил, что германского государства не существует. По Марксу, это только фраза, или, как бы сейчас сказали, «актуальное искусство» в духе арт-группы «Война», не более того.
Марксизм и сегодня продолжает быть идеологическим и научным резервуаром социального протеста. Но роль марксизма в революционном движении диалектична. Он в первую очередь делает акцент на созидании. Всякое отрицание только тогда будет подлинным отрицанием, когда будет предложено взамен что-то жизнеспособное. Если взамен не предлагается никакой реальной положительной программы, тогда то, что отрицается, воспроизведется в ещё худшем виде. Можно завирально говорить, что мы с сегодня на завтра отменим частную собственность, рынок и государство, но если нет социальных и исторических условий для этого, то всякая попытка это сделать приведет к воспроизводству тех же самых институтов, только в наиболее уродливой и отсталой форме.
К сожалению, пока левые знают хорошо, что им не нравится, но в своем проектировании исходят из мифов и устаревших схем столетней давности. Как правые стремятся вернуться в идеализируемое досоветское прошлое, так и левые исповедуют тот же миф возвращения, только стремятся в советское прошлое. Что касается правых, так от них другого ожидать ничего и не приходится. Но от левых стоило бы потребовать больше созидательного пафоса, больше стремления создать новое, а не воскрешать прошлое, как бы оно им не нравилось. Если хотите социализм, то почему обязательно копировать советский опыт, отнюдь не безукоризненный? Дело даже не в том, что советское общество было плохим, дело в том, что вернуться в него мы уже не можем: изменилось производство, люди, которые на нем работают, изменилось массовое сознание, весь мир изменился.
Поэтому современный марксизм менее всего должен заниматься сейчас самоповтором. Марксизм XXI века должен осознать, что он отличается от марксизма XIX и XX веков. Нельзя двигаться вперед, живя прошлым. А для этого ему нужны две вещи: самокритика и трезвое представление о своих возможностях и о возможностях современного общества. Сердцем марксизма является конкретно-исторический анализ современности. Не суйся в воду, не зная броду. Марксизм вполне солидарен с этой поговоркой. Если хочешь изменить общество – сначала узнай, какое оно. Сперва нужно ответить на вопрос, где мы живем? Только тогда можно отвечать на следующий: что взамен? А ни того, ни другого, мы пока не знаем или знаем только в весьма общем виде.
Что марксизм дает нам сегодня?
Из вышесказанного вытекает, что максимум путного, что марксист как марксист может дать сегодня – это теория. Те задачи, которые реально предстоит решать нынешнему протестному движению, прекрасно решаются без марксизма, в рамках общегражданской идеологии. Например, реформа ЖКХ – это общегражданская задача. В этой отдельно взятой проблеме марксизм ничего не дает. Но совокупность подобных задач, таких как бесплатная медицина с образованием, прогрессивный налог, борьба с коррупцией и многие другие, формируют конкретную стратегию социальной политики, которая в свою очередь ставит вопрос о её субъекте. Кто будет проводить эту политику? Проблема этого субъекта в том, что его ещё нужно обнаружить, для чего нужен анализ, для которого ещё нужен метод. И вот здесь мы и приходим к задачам теории. А чем у нас сегодня часто занимаются социологи? «Конструируют» общество, а не изучают его.
Баррикады, как известно, возникают изначально в умах. Судя по всему, они уже готовы. Как Вы думаете, какого цвета знамена на этих баррикадах?
Во время предполагаемых социальных протестов марксистская, да и вообще левая риторика будет звучать довольно громко. Но пока марксизм в своей содержательности проявит себя только с теоретической стороны, со стороны понимания того, что происходит. Создать руководящую программу и уникальное массовое движение марксизм не в состоянии. Это не от чьей либо глупости, а от специфики процесса, когда идет нарастание эмпирического материала, который нуждается в осмыслении и в будущем обязательно будет осмыслен.
В 1990 годах мы с коллегой опубликовали статью, в которой описали явление идеологической сублимации, когда социальный протест упаковывается в идеологию социального господства. Мы показали это на примере эпохи перестройки, где протест имел буржуазные формы. В своей работе мы указали, что настает эпоха снятия этой сублимации и, в конце концов, социальный протест будет выражаться в классических левых идеологиях. Наш прогноз подтвердился, ибо капитализм – самая лучшая школа коммунизма. Вот это становление социального протеста с головы на ноги, возникновение у него адекватного самосознания – самое главное достижение наших дней.
XXI век – время Маркса и Ленина
Понятно, что если нет Советов, то Советскую власть не установить. Нужно опираться на те, имеющиеся или создающиеся социальные и гражданские институты, которые мы имеем в наличии сегодня. Поговорим об актуальности уже марксизма-ленинизма…
Я уже высказался в том смысле, что быть марксистом сейчас – это значит не мыслить так, как мыслили марксисты прошлых эпох. Мы должны понимать, что каждая работа Ленина написана в конкретно-исторический момент и должны учиться гибкости у него. В том вопросе обычно путают историко-философскую тематику с политической. Если Ленин был прав в 1905, 1917, 1921 году, это еще не значит, что его тогдашнее решение годится и для нас.
Когда Ленин писал в 1917 году «Государство и революция» и когда в 1921 году он писал о необходимости развивать капитализм в Советской республике, когда он предлагал однопартийцам воздержаться от внесения коммунистического сознания в русскую деревню, где ещё нет элементарной грамотности, это ведь не значит, что Владимир Ильич перечит самому себе. Это один тот же Ленин в разных исторических ситуациях. В 1921 году он оказался в такой ситуации, которая кардинально отличалась от дореволюционной. Он открыл НЭП как Колумб открыл Америку, не зная, что это Америка. Большевики тогда открыли целый материк проблем, не освещённый теорией. Оказалось, что невозможно директивно уничтожить рынок. И они его сохранили, но попытались выстроить социально-ориентированное государство, первую в мире перераспределительную систему. И Запад позже пошел именно поэтому пути, сколько бы нам не говорили про Кейнса.
Теории о том, как строить новое государство, как налаживать отношения между городом и деревней, что делать с бюрократией и т. д., у Ленина не было. Как нет ее и до сих пор. В такой ситуации Ленин показывает пример максимальной практической и теоретической гибкости. Он мужественно пишет о перемене своих взглядов на социализм, о необходимости развивать кооперацию в условиях рынка. А знаете, кто писал об этом до него? Оуэн, названный Энгельсом «утопическим социалистом». Ленину нужно давать историческую оценку. Тоже самое можно сказать и о Сталине. С ними обоими пора перестать бороться, равно, как и делать из них культ.
В чем же задача нашего современного общества? Его объективные потребности и возможности требуют заново запустить то, что обеспечило небывалый в истории взлет культуры и благосостояния в 60-е годы, как в Советском государстве, так и на Западе – перераспределительную социальную систему, форму которой стихийно открыли большевики при НЭПе. У нее может быть только одна основа – национализированные главные отрасли промышленности, прежде всего добывающая. Сегодня на российском политическом поле только Программа КПРФ предлагает эту объективно необходимую меру. Но надо иметь в виду, что национализация – это не самоцель, она для гражданского общества бесполезна, если не будет дополнена эффективной перераспределительной системой так, чтобы часть общественного продукта возвращалась социальным низам, в том числе и в качестве помощи мелкому и среднему бизнесу.
Официозная и либеральная пропаганда кричит о том, что национализация уничтожит рынок и загонит всех в ГУЛАГ.
Эта пропаганда отождествляет понятия «свободный рынок» и рынок как таковой как сферу обращения товаров. Есть ведь разные модели рынка¸ равно как и разные модели национализации. Национализация=огосударствление в любом случае рынок не уничтожит, а только изменит его общественную форму. В СССР, где, казалось бы, национализировано было все и вся, рынок сохранялся в виде «теневой экономики», в виде рынка бюрократических должностей. Представьте себе такой рынок, на котором остался всего один производитель-собственник – государство и много-много потребителей – это и будет советская экономика. Поэтому в ней сохранилась и конкуренция, только не в сфере производства, а в сфере потребления: советские очереди были притчей во языцех. Одним словом, сама по себе национализация не означает уничтожения рынка и частной собственности, и тот, кто привык адаптироваться к социальны условиям, должен успокоиться, ему удастся сделать карьеру и при ней. Можно так сказать: если государство пытается уничтожить рынок, когда оно пытается подчинить себе всю совокупность социальных связей, то оно попросту само становится рынком. В этом случае представляющая его бюрократическая корпорация становится монополистом, частным собственником. Специфическим образом, более откровенным, чем в советское время (когда все это безобразие сдерживалось идеологией и психологией правящих слоев), это происходит и сейчас: наше государство в лице чиновников научилось конвертировать власть в деньги, оно активно вмешивается в рыночные связи и давно уже, по сути, поглотило едва-едва формирующуюся буржуазию, став ее верховным партнером. Наше государство приватизировано чиновниками, но мы-то ведем речь о противоположном процессе: о национализации, что предполагает и национализацию государства, и переориентирование его с частных интересов чиновников на интересы общества. Чтобы решить социальные проблемы (остановить вымирание нации и предотвратить распад России) оно должно выполнить две задачи: реализовать долгосрочные проекты, которые, как оказалось, частные собственники выполнить не в силах. Эти проекты сводятся к технологической модернизации производства. (У нас 70% энергетической промышленности не обновлено и при этом принадлежит частникам, которые не заинтересованы в обновлении, так как оно не дает им быстрой прибыли.) И вторая задача: направить прибыль с обновленных отраслей на решение социальных проблем. Иначе говоря, национализация должна быть дополнена перераспределительной системой. Вопрос только в том, какой социальный субъект способен это сделать. Очевидно, что он не должен быть связан ни с крупным бизнесом, ни со старой номенклатурой.
В рамках капиталистического способа производства?
Капиталистический способ производства – это пока горизонт, за который человечество выпрыгнуть не может. Сама по себе идея развертывания перераспределительной системы при сохранении капитализма принадлежит не Карлу Марксу, а Пьеру Прудону, Анри Сен-Симону и Роберту Оуэну. Маркс как раз критиковал сенсимонистов и прудонистов за этот проект. Он говорил, что, сколько бы они не строили эту систему, их все равно будут постигать кризисы. И это верно: такая система, просто жизненно необходимая нам сегодня – все-таки только этап, который не решает всех социальных проблем. Но марксизм и говорит о поэтапности исторического развития.
Если мы обратимся к рукописям Маркса 1844 года, то мы увидим, что он описывает перераспределительную систему как этап коммунизма. Эпоха этой системы называется у него «грубый коммунизм». В этих рукописях есть описание «грубого коммунизма», которое полностью соответствует описанию современного общества у известных марксистов Герберта Маркузе и Эриха Фромма, где субъект труда реализует всю свою бесчеловечность. Его интересы определяют экономику, культуру и политику, что мы и видим в так называемом массовом обществе, атрибутами которого являются абстрагирование от таланта, обезличивание и господство попсы, в общем, все то, что сегодня наблюдается и у нас.
Я понимаю, это непривычно звучит: мы живем при коммунизме или что на Западе реализован какой-то социалистический проект, хотя бы имеющий надстроечный характер. Но давайте вспомним, что современное индустриально-развитое общество с его относительным благополучием возникло в результате мировой социальной революции первых десятилетий 20 века. Буржуазное государство пошло на эти реформы вынужденно. Давайте вспомним, каких жертв это стоило. Эти жертвы не были напрасны, их результат – современное «общество потребления» или общество перераспределительного социализма.
Получается, что Маркс оказался намного дальновидней, чем его оппоненты и некоторые последователи, когда он описывал эпоху «грубого коммунизма» с перераспределительной системой, не завершенную ещё сегодня, не реализовавшей весь свой исторический потенциал и являющейся необходимым этапом прогрессивного развития человечества, естественно, со своими недостатками. А что же, собственно, дальше?
Да. Одним словом – эта система ещё не Маркс, он дальше. Мы живем ещё в эпоху Фейербаха. XX век реализовал то, о чем в свое время писал Людвиг Фейербах. Те задачи, которые ставили перед собой в своих трудах Карл Маркс и Владимир Ленин как теоретики общества, в котором воплощена человеческая подлинность, должен реализовать XXI век.
Встанет ли заклейменный проклятием?
Как продвигается марксистский анализ именно современных российских реалий?
Согласно Марксу, общество, это, прежде всего, система общественных связей. То, что мы видели в последние десятилетия, это трансформация тех общественных связей, которые существовали при Советском Союзе. То, что мы видим сегодня, это результат приватизации государства бывшей партноменклатурой. Мы получили номенклатурный капитализм. Ее социальный субъект - бюрократическая корпорация, которая практически поглотила мелкую и среднюю буржуазию и которая контролирует торгово-спекулятивный капитал. Социальное поведение этой корпорации, являющейся, по сути, господствующим классом, несет в себе деструктивную функцию. Я говорю об угрозе полного развала. Когда каждый чиновник страны преследует только свои частные интересы, то он приватизирует само государство. Маркс писал, что должность есть частная собственность бюрократа.
Но дело в том, что при других условиях тот же слой вынужден будет создать и вышеупомянутую перераспределительную систему. Для этого нужно, чтобы обновился он сам, и чтобы обновилось само гражданское общество.
Наша экономика откатов - это прямая реализация либерального проекта. Дело не в том, что либерализм сам по себе плох, дело в том, что только в этой форме капитализм у нас и мог только воплотиться. Ещё в начале 90-х годов было ясно, что капитализм у нас будет только таким, потому что субъектом постсоветского капитализма мог быть только тот, у кого был капитал и кто владел навыками организации производства. У нас этим всем владели или чиновники, или криминал.
Последние 20 лет мы видели реализацию именно этого проекта. Сравните культуру последних десятилетий с первым двадцатилетием советской власти, когда большевики выстраивали социально-ориентированное государство с распределительной системой. Разница бьет в глаза. В первом случае мы видим небывалый взлет культуры – несмотря на все политические и идеологические сложности. Шостакович, Платонов, Булгаков, Маяковский, Светлов, целая плеяда прекрасных комсомольских поэтов, выросших в условиях советской страны. А сейчас господствует только дешевая попса.
Почему народ молчит?
Сознательный протест происходит не от того, что людям просто плохо, это иллюзия многих бунтовщиков, а потому, что люди в этом видят смысл и имеют позитивную программу.
Народ в ситуации идеологической дезориентации, по причине которой и не могло быть осознанных и организованных массовых выступлений, выразил свой протест тем, что объявил сексуальную забастовку, перестал рожать. За последнее десятилетие мы потеряли целый двухмиллионный город, практически Екатеринбург с пригородами. Население России примерно 140 млн., из которого 73% живет в городах, а остальная часть раскатана по огромным пространствам. На западе мы имеем 538 млн. европейцев, обладающих громадным интеллектуальным и техническим потенциалом, а с востока у нас миллиардный Китай, переживающий эпоху роста. В этой реальности какие-то державники проповедуют о том, что мы всех победим. Эти люди не отражают реальность вообще.
Что делать?
В 30-е, в 40-е годы государству было кем жертвовать, у него был громадный человеческий ресурс. Сейчас жертвовать некем, нация вымирает. Бюрократическая корпорация вынуждена будет заботиться о населении, то есть не отнимать у него необходимый продукт, чем она занималась последние 20 лет. Ведь причина демографического спада именно в этом. Если кто-то захочет, чтобы нация расширенно воспроизводилась, чтобы рабочая сила росла, то её нужно элементарно кормить, что возможно только при распределительной системе, для чего необходимо провести национализацию всего реального сектора экономики, ведущих отраслей промышленности.
Естественно под национализацией подразумевается не то, что под ней понимают руководители «Справедливой России», говорящие сегодня перед выборами о какой-то фиктивной её форме.
Мне представляется, что если и есть у бюрократической корпорации мозг, осознающий угрозу в первую очередь самому себе, то руки и ноги этого господствующего класса, или скорее щупальца уже давно свою голову не слушают, увлекшись грабежом всего, что плохо лежит в России.
Тут ведь дело не в совести или в какой-то заботе об общем благе. Дело в элементарном чувстве самосохранения. Ведь из каких же соображений западная буржуазия пошла на подобные реформы в 20-е, 30-е, 40-е и 50-е годы? Из тех же самых. Не думаю, что Рузвельт или Ллойд Джордж были намного умнее Путина и Медведева.
Но у французов или англичан не было оснований назвать свою буржуазию компрадорской, а тех же вышеназванных господ туземными менеджерами.
Все мы знаем, где крутится наш стабфонд. Сегодня российская госкорпорация просто встроена в глобальный управляющий класс.
В начале XX века романовские пасынки и царистская аристократия крутились за границей, и, хочу заметить, что тогда у господствующего класса не хватило мозгов накормить свой народ, в результате чего он лишился власти в империи.
Тогда перед царем была дилемма: либо война, либо реформы. Святой Николай выбрал войну. Ленин правильно говорил, что если бы не было первой мировой, не было бы и революции.
Сегодня у нового господствующего класса есть только один выбор – реформа. Большая война, подобная двум мировым сегодня невозможна. В чем разница между обществом начала XX века и обществом начала XXI? Это, прежде всего, господство социально-психологического типа потребителя. Человека начала XX века можно было загнать в окопы. Это был человек, воспитанный на традиции сверхценностей. Сегодня подобное невозможно. Попытка слепить идеологию, которая смогла бы заменить в этой функции коммунизм, не удастся. Её пытаются слепить из православия. Не получается, и не потому что православие плохое, а, скорее, потому что оно слишком хорошее и не подходит к нынешнему господствующему массовому социально-психологическому типу - субъекту потребительской цивилизации. К нему нужен другой подход, а ошибка наших госидеологов в том, что они не знают общества, которым стремятся управлять. Суть в том, что объективные потребности общества и потребности власти – диаметрально противоположные. Но что самое примечательное, власть и не пытается даже узнать о первых, довольствуясь мифами.
Новый пролетариат
Невозможно же эффективно провести реформу, не зная общества, в котором живешь. Если господствующий класс не додумается до прогрессивных реформ, то, что тогда? Нам ждать социального бунта?
Либеральные реформы 90-х, точнее, их провал, вызвали социальную апатию, но подрастает новое поколение, с которым и будет связано предстоящее протестное движение. Оно свободно от проблем и мифов позднесоветского времени и от проблем и мифов времени постсоветского. Оно живет проблемами настоящего. И видит вопиющую социальную несправедливость, что образование стоит дорого, что на хорошую работу не устроиться и так далее. Весь комплекс этих проблем ложится на это поколение, и решать их придется ему. Поэтому массовый социальный протест будет возможен только тогда, когда доминировать в обществе будет уже это новое поколение, смотрящее на все без идеологических очков, через которые сегодня смотрят старшие.
Прав значит Геннадий Зюганов, заявивший, что верхи ещё не могут, а низы не хотят, за что КПРФ начали критиковать левые радикалы и те, кто называет себя ортодоксальными коммунистами?
Конечно, это же очевидно. Даже тот социальный протест, которые порой вспыхивает в наши дни, умело направляется властями в нужное русло. И в последнее время часто этим руслом оказывается национализм.
О гражданском обществе в России сегодня не говорит только ленивый. В чем заключается эта проблема?
Мы сегодня переживаем этап рождения нового гражданского общества. Позднесоветское гражданское общество, находящееся на достаточно высоком уровне самосознания было разрушено в результате либеральных реформ, которые погрузили его в пучину выживания.
Лучшая стратегия в этом отношении – это союз правовых организаций, общественных движений и демократических партий. В прошлом году был прекрасный пример такого союза, когда горожане отстояли в столице Урала площадь Труда от застройки.
Так в каком обществе мы живем?
Современное индустриально-развитое общество характеризуется двумя фундаментальными чертами. Это общество, в котором идет процесс классообразования и формирования новой классовой структуры, в котором произошло поражение старых классов. Буржуазия поглощается госбюрократией, становится управляемой, в то время как политическая самодеятельность фабрично-заводского пролетариата гасится профсоюзной и партийной бюрократией, он давно уже стал управляем ею. Буржуазия и пролетариат повсюду сегодня политически и социально несамостоятельны.
Также мы переживаем эпоху технического обновления, в результате чего обновляется не только технология, но и сам её субъект – рабочий класс. Вслед за техническим обновлением происходит обновление человеческое. Старые меха – социальные структуры, пополняются новым вином, новым социальным материалом. Формируется новый пролетариат. Нужно понять, что пролетариат характеризуется не средствами производства, а социальной ситуацией найма. Она остается прежней, но меняются условия труда. Эту разницу очень просто увидеть. Сравните интеллектуальный уровень рабочего эпохи фабрично-промышленного производства с тем же самым современным программистом, дизайнером или инженером. Разница же огромна. Труд последнего часто индивидуализирован, связан с владением иностранным языком, то есть, предполагает иной культурный уровень и иной уровень потребностей и самосознания. Программист, работающий по найму, является пролетарием, он продает свою рабочую силу, но по своему образу жизни и своей образованности он быстрее найдет общий язык с мелким или средним буржуа, чем с заводчанином. Они вместе пьют пиво и слушают одну и ту же музыку, они даже вместе учились, например, в УПИ или Беркли. Одному удалось получить наследство, и он открыл дизайнерскую и обувную фирму, а другой живет своим трудом. Здесь четко видно, что классовые различия между ними отходят на второй план, но это не значит, что угасает классовая структура общества и что классы уничтожаются. Просто классовые противоречия проявляются иначе, чем в прошлые эпохи. И. соответственно, они должны осознаваться иначе.
Из всего вышеприведенного следует, что мелкая и средняя буржуазия и современный постиндустриальный пролетариат, вместе составляющие гражданское общество противостоящие господствующей бюрократической корпорации, - естественные союзники в современном классовом противостоянии. А поглощаемый госбюрократией буржуа, такой же естественный союзник рабочих партий.
Тут еще вот что интересно заметить. Бизнес XIX века отличается от современного бизнеса. Буржуа позапрошлого столетия – аскет. Вспомним классическую литературу, например, Бальзака или Достоевского. Сравните поведение капиталистов из их романов с поведением нынешних капиталистов, а именно мелких и средних бизнесменов. Последние – это люди общества потребления, которые хотят, чтобы бизнес приносил не только доход, но и наслаждение. То есть, современный буржуа, так же как и пролетарий, не желает, чтобы его жизнедеятельность превращалась в меновую стоимость. Они оба как личности испытывают гнет отчуждения.
Гражданское общество, права и свободы и так далее… Не либеральная ли это фразеология? Не они ли поют оды обществу потребления? Не призываете ли вы уподобиться им?
То, что либералы считают предпосылкой общества потребления, гражданского общества и возникновения прав и свобод – частную собственность, коммунисты считают помехой. Не в конечных ценностях, а в этом существенная разница между ними.
Частная собственность, которую не следует путать с индивидуальной, - это превращение самого себя и своей жизнедеятельности в меновую стоимость. Это как сапожник, который работает сам на себя, на свой бизнес по 12 часов в сутки, чтобы заработать капитал. Допустим, он его заработал. Но когда он освоит это богатство, если он постоянно торчит в мастерской?
Смерть капитализма
А что Вы можете сказать о таких ценностях как государство и защита национальных интересов?
Эти ценности перечат тому, о чем писал не только Маркс, но и Ленин, что у пролетариата нет отечества. Владимир Ильич говорил о защите революционного отечества. В этом плане он прав. Другое дело, когда мы говорим о защите интересов бюрократической корпорации. Те, кто пользуется державной риторикой, либо вкладывают в понятия неточный смысл, либо не осознают, о чем говорят. Маркс в своей работе «Немецкая идеология» пишет, что коммунистическая революция произойдет в планетарном масштабе. На это мне могут сказать, что вот Ленин пошел на социалистическую революцию в «отдельно взятой стране», на что я задам риторический вопрос: где Ленин писал, что в ней возможно создать коммунизм? Скорее, он писал обратное.
В России, в отличие от Запада, формирование нации шло не в рамках национализма, а в рамках идеи народа. Вспомним народовольцев с культом народа, именно в XIX веке в империи начался распад социальных связей, приведший к революциям 1917 года.
Интерпретировать выражения типа национальных интересов нужно только в общегражданском смысле. Не державность как приоритет общего над частным, а наоборот. Государство – это слуга народа и ни что иное.
Разве государство – это не орудие классового угнетения?
Оно таковым и остается. Только формы угнетения бывают разные и функции государства к угнетению не сводятся. Субъектом перераспределительной системы является бюрократическая корпорация и, как показывают современные события в Западной Европе и США, эта система работает только под давлением снизу, в то время как правящие круги не прочь от нее избавится.
Когда же капитализму наступит смерть?
Ответ на этот вопрос содержится в рукописях Маркса 1857-61 годов, где указывается, что естественным пределом капитализма является личность как автономно развивающийся общественный индивид. То, что подразумевали классики марксизма, начинает уже происходить в современном обществе.
В феврале этого года в США, в штате Висконсин, когда мэр захотел сократить бюджетные расходы, мэрия была взята штурмом бюджетниками, учителями и врачами. Меня этот факт потряс больше, чем все арабские революции вместе взятые. На мой взгляд, - это сегодня вершина протестного движения. Это предел для системы! Зарплаты хотели сократить всего на 8%, но у бюджетников в результате этого накрывались кредиты.
Человек стремится продуктивно работать на самого себя в свое свободное от работы на капитализм время. Когда же капитализм начинает вторгаться в эту сферу, он протестует, тем самым выражая себя как личность. Предел капитализма ставит ученый, который отказывается от производственной карьеры ради исследования. Поэт, который уходит в поэзию и отказывается посвящать себя деланию денег.
Свободное творчество убьет капитал?
Вот именно. И это глубокий позитив, который есть в обществе потребления. Это общество сегодня много ругают как слева, так и справа, тогда как наоборот, его интересы нужно использовать для классовой борьбы. Да, это апофеоз мещанства. Но, выходя на баррикады, мы можем бороться только со своим собственным мещанством, а с чужим мещанством на баррикадах бороться нелепо.
